Дебют «владычицы морей»
Эдуард III — Единственный монарх, командовавший флотом!
В XIV веке Англия еще не была безусловной «владычицей морей», пожалуй, даже уступая французам. Все началось во время Столетней войны. Официально она была объявлена в 1337 году, когда Эдуард III Английский отказался признавать себя вассалом Филиппа VI в качестве герцога Аквитании и вообще заявил о претензиях на трон Франции.
Когти решают все
Британский монарх высадился с небольшим войском во Фландрии (современная Бельгия), жители которой периодически то подчинялись своим южным соседям, то поднимали против них восстания. Понятно, что Эдуард стал для них естественным союзником. Французы, в свою очередь, являлись естественными союзниками для проживавших с англичанами на одном острове шотландцев.
Главной проблемой британского короля была хроническая нехватка денег, что мешало ему собрать сколько-нибудь серьезную армию, не говоря уж о флоте. Во Франции с ее втрое большим (около 15 миллионов) населением с деньгами было как-то попроще. Во всяком случае, Филипп VI смог сравнительно быстро собрать флот, занявшийся разорением вражеского побережья. Командовали им сразу три человека — женившийся на аристократке буржуа и королевский казначей Николя Бегюше, выходец из старинного рода Гуго Кьере и командир генуэзских наемников Эгидио Барбавера. Статус в иерархии командования у них был одинаковый.
Британский флот комплектовался совместными усилиями крупных феодалов и жителей портовых городов и, когда его удавалось собрать, обычно делился на две эскадры, командующие которыми носили звания адмирала Севера и адмирала Юга. В указанный период по факту эти обязанности выполняли два опытных флотоводца -Роберт Морли и Уильям Мэнни, хотя формально оба они подчинялись менее опытному, но более влиятельному при дворе Ричарду Фиц-Алану.
Пока флоты находились в стадии формирования, стороны обменивались «тренировочными» ударами, причем по очкам преимущество явно было на стороне французов. Им удалось разорить несколько прибрежных британских городов, и в каждом из них происходило примерно то, что хронист написал о судьбе Саутгемптона: «Норманны и генуэзцы вошли в город и овладели им, и разграбили его полностью, убив множество людей, подвергнув насилию многих женщин и девиц, что было просто бесчестным поступком, и погрузили на свои корабли огромную добычу».
Британцы пытались перехватывать неприятеля в Ла-Манше и заодно наладить снабжение своих войск во Фландрии, но и здесь самая крупная из стычек тоже закончилась в пользу французов. Летом 1338 года в союзный город Брюгге британцы отправили караван из пяти крупных судов, имевших, кстати, на борту только что появившуюся новинку — артиллерийские орудия. Правда, для заряжания и производства одного выстрела требовалось примерно час времени, так что никакой роли в последующих событиях пушки не сыграли. На завершающем этапе маршрута, возле порта Арнемауден (на острове Валхерен), все суда каравана были захвачены превосходящими силами противника. Самым ценным трофеем стал когг «Кристофер», принадлежавший лично Эдуарду III. Англичане, возглавляемые Джоном Кингстоном, сражались упорно, чем разозлили Бегюше, который приказал перевешать всех пленников.
Главной ударной силой и у англичан, и у французов были когги — одномачтовые суда с высокими бортами и сравнительно небольшой осадкой, что позволяло использовать их в районах с небольшими глубинами. Вероятно, название произошло от немецкого слова «кугель» («шар», «шароподобный»), которое дает представление об их внешнем виде.
На носу и корме коггов имелись площадки, причем на английских судах эти площадки обшивались более высокими бортами и назывались «вороньими гнездами». Имелись в обоих флотах также галеры, вельботы и баржи.
Крепость из кораблей
Компания 1340 года на море началась с того, что объединенная французская эскадра вышла из порта Арфлёр и 8 июня подошла к Слёйсу — так называлась гавань обложенного Филиппом VI города Брюгге, отделенная от острова Кадсан устьем Западной Шельды.
Английский флот еще только завершал свои сборы, и теоретически французы могли пересечь Ла-Манш и блокировать порты, из которых еще только собирался выйти противник. Проявив энергию, эти порты можно было еще и пограбить.
Но три адмирала никуда не спешили и, вероятно, выясняли отношения друг с другом. Зато у британцев спорить о полномочиях было некому, поскольку командование неожиданно взял на себя сам король Эдуард III. Во флотских делах он разбирался неважно, но умел прислушиваться к подчиненным. И, главное, само его появление подняло боевой дух британцев.
Их флот приблизился к Слёйсу 23 июня, где и столкнулся с против иком. Численное преимущество было на стороне французов. В их распоряжении имелось от 190 до 220 кораблей, хотя английские летописцы доводят это число до мифических четырех сотен. Исходя из вместимости судов, на них могли находиться 19-25 тысяч моряков и воинов. Численность английского флота должна была составлять 150-200 судов с 15-20 тысячами человек на борту. Но британцы готовы были действовать наступательно, а конструкция кораблей позволяла их лучникам из возвышавшихся над вражескими судами «вороньих гнезд» осыпать противника стрелами.
При сопоставимой дальности и мощи англичане могли выпустить пять стрел, на которые вражеский арбалетчик успевал ответить только одним болтом. При этом лучников у англичан было пять тысяч, в то время как противник располагал всего одной тысячей генуэзских наемных арбалетчиков (было больше, но они ушли после того, как Бегюше задержал им жалованье). Правда, у французов имелось несколько пушек, но дело происходило на самой заре артиллерии.
Барбавера настаивал на наступательных действиях, но его коллеги, вояки храбрые и достаточно опытные, решили занять глухую оборону. Французские суда выстроились поперек устья Шельды в четыре линии да еще соединились друг с другом цепями. Самые крупные и хорошо вооруженные корабли составили первую линию, а генуэзские галеры, напротив, расположили в самом тылу.
Когги вообще-то не отличались маневренностью, развивая скорость не более семи узлов (13 км/ч), да и то на глубоководье и при попутном ветре. Зато галеры действовали с не меньшей скоростью и в любую погоду, так что их с большим эффектом можно было использовать для беспокоящих ударов. Но у французских флотоводцев сработала какая-то своя логика. Складывается впечатление, что Бегюше и Кьере не хотели делиться славой с каким-то генуэзцем. Хотя в таком случае могли бы действовать и поразумнее.
Правда, утром 24 июня активность они проявили, но очень невовремя и некстати.
В туманной утренней дымке перекрывшие реку вражеские суда были похожи на стену рыцарского замка. Их экипажи могли по мостикам перебегать с одного корабля на другой, что, казалось, делало атаку безнадежной. Вдобавок ветер для англичан не был попутным, и, сначала пойдя на сближение, затем они легли на другой курс именно для того, чтобы поймать ветер.
Проницательный флотоводец сразу бы разгадал смысл этого маневрирования, но тандем Бегюше и Кьере, видимо, решил, что англичане испугались. Французские корабли начали размыкать цепь и даже устремились в преследование.
Однако около полудня англичане ветер поймали и снова двинулись к устью Шельды. Двигались они двумя линиями, группами по три корабля: один в вершине «треугольника» и два по флангам, чуть сзади.
Судя по всему, французская первая линия к этому времени уже расстроилась, какие-то суда двинулись вперед, какие-то-оставались на месте. В любом случае в их строю образовались несколько брешей, в которые британцы и устремились. Французские пушки все же успели сказать свое слово, дав залп, потопивший один вражеский когг и повредивший два других, включая флагман короля Эдуарда.
Но дальше англичане с блеском использовали свои преимущества. Стрелы, посылаемые из 1,5-2-метровых луков, с дистанции порядка 100 м пробивали доспехи, здесь же расстояние было намного меньше. Врага они осыпали лавиной стрел со своих более высоких позиций, выбивая в первую очередь арбалетчиков и артиллеристов. Затем на абордаж устремлялась пехота, действуя сначала пиками и копьями, а затем мечами. Французы сражались храбро, но их пехота была вооружена хуже, да и состояла преимущественно из недавно мобилизованных крестьян, не имевших боевого опыта.
Кровавые воды
Сражение началось около трех часов пополудни. Одним из первых трофеев британцев стал отбитый ими «Кристофер», что, конечно, было сочтено хорошим знаком. Захватив один корабль, они по сходням перебегали на соседний, затем на следующий. Так пала первая линия. Из воспоминаний очевидца: «Сражение на море — более жестокое, чем битва на суше. Здесь некуда бежать и негде спрятаться, поэтому каждый воин должен сражаться с полной отдачей, чтобы завоевать себе шанс на победу».
Палуба на кораблях была скользкой от крови. На одном из коггов позже нашли около 400 трупов, что, учитывая размеры судна, значило, что они лежали друг на друге вповалку.
К семи вечера из-за прилива англичане получили возможность обойти следующие две линии. Бегюше и Кьере приказали разомкнуть цепь (там, где корабли еще составляли сплошную стену) и сражаться по своему усмотрению. Но преимущество в порыве, да теперь уже и в численности, перешло к англичанам.
Король Эдуард был ранен стрелой, но продолжал отдавать приказы, что, конечно, еще больше поднимало боевой дух его подданных. Зато у французов некоторые воины, включая благородных рыцарей, пытались добраться до берега на лодках.
Но это была верная смерть, поскольку берег контролировался фламандцами из Брюгге. Многие из них на своих речных судах атаковали французов с тыла, что окончательно определило исход сражения. Барбавера с 60 кораблями последней линии пошел на прорыв и действительно смог спастись, но только с 20 кораблями. Кьере погиб в рукопашной схватке.
Последние французские когги были захвачены глубокой ночью. Бегюше попал в плен, и победители обошлись с ним совсем не по-рыцарски. Припомнив казнь своих соотечественников после битвы при Арнемаудене, они вздернули его на рее.
Один из участников сражения писал, что в течение трех дней после битвы воды близ Слёйса были красны от крови, и с типично английским юмором добавлял: «Столь много французов или норманнов были убиты или утонули, что если бы Бог даровал рыбам, поедавшим останки погибших в битве, способность говорить, то они заговорили бы исключительно по-французски».
Филипп VI в утро после битвы пребывал в отличном настроении, которое никто из придворных не хотел ему портить. Выручил шут, который громко заявил, что англичане «жалкие трусы». Король спросил, что именно навело его на эту мысль. «Потому что они не посмели прыгать в море, так же как подданные вашего величества, когда их корабли шли ко дну».
Потери французов, вероятно, достигали 20 тысяч и даже по самым оптимистичным подсчетам не могли быть менее 10 тысяч. Английские потери вряд ли превышали тысячу.
Французы должны были сделать из этого разгрома выводы, например относительно мощи английских луков и эффективности их пехоты, которые, наверное, помогли бы им избегнуть сухопутных поражений при Креси, Пуатье и Азенкуре.
И, во всяком случае, в морском противостоянии двух держав англичане впервые зафиксировали свое лидерство. Хотя за него им еще предстояло долго бороться.
Олег ПОКРОВСКИЙ
