Вези меня извозчик..

Как Хлестаков добирался до работы?

Многие века — до самого изобретения автомобиля — все перевозки осуществляли «гужом», то есть на лошадях. Извозчиков, перевозивших грузы, называли «ломовыми», а тех, которые перевозили пассажиров, — «живейными».

Каждую зиму на улицах всех больших российских городов появлялись промышлявшие извозом крестьяне, которых называли «ваньками». Прибыв в город на заработки, крестьяне находили приют на постоялых дворах у самых городских окраин, выбирая такие, где цены за постой, харчи и фураж были поменьше. Роскошествовать им было не с руки. Сани и упряжь у них были самые простые. Облаченные в овчинные тулупчики и шапки-треухи, обутые в валенки домашней выделки, видом своим они никак не могли сравниться с городскими коллегами — «лихачами».

Городское житье

Запрягавшие рысаков и иноходцев, «лихачи» правили красиво, стрелой летели по улицам их лаковые саночки, укрытые пестрым ковром или медвежьей полостью. Удалые возницы только покрикивали на встречных «ванек»:

— Поди! Поди! Держи правой стороны, раззява! Понаехали тут, сыны природы!

Да вдобавок вкручивали какое-нибудь этакое словцо, из-за которых и пошло выражение «ругается как извозчик». Побаиваясь полиции, так и норовившей выписать штраф за любой пустяк, «ваньки» себе таких вольностей не позволяли.

Лошадки «ванек» — обычные крестьянские Гнедки да Каурки — на скакунов мало походили. Жалеючи свою скотинку, «ваньки» никогда их особо не погоняли. Когда дорога шла в горку, так, бывало, и сами соскакивали, шли рядом с санями, сколько бы ни возмущался пассажир медлительностью такой езды. Клиент «лихача» в их самодельные сани никогда бы не сел. Подряжали «ванек» горожане, для которых поездка на «лихаче», стоившая не менее рубля серебром «в один конец», была совершенно непозволительной роскошью. К примеру, гоголевский Хлестаков вполне мог бы быть клиентом «ваньки».

Крестьянская сноровка

Прибывшие на «отхожий промысел» старательные крестьяне брали усердием да экономией. Городские «лихачи» седоков дожидались, стоя на бирже, выезжали не рано и допоздна на улицах просто так не задерживались. «Ваньки» же на биржу не вставали, а пассажиров искали по всему городу. Лошадок выкармливали из торбы, а поили у фонтанов. Стояли у разных мест, убирая за лошадью, чтобы не было претензий у полиции, лавочника или домовладельца. Возле магазинов подхватывали людей с покупками.

Подле особо бойких мест

— у больших трактиров, возле рынков, на перекрестках, перед театрами, а позже у железнодорожных вокзалов

— компании «ванек» составляли особенную корпорацию, чаще по принципу землячества. Чужаков «на свое место» не пускали под угрозой побоев.

Поджидая седоков, жгли костры в специальных кованых железных корзинах, стоявших для того на улицах. Грелись, хлопая рука о руку, достигая в этом занятии такого мастерства, что хлопок рук в овчинных рукавицах бывал похож на звук пистолетного выстрела. Коли были хорошие заработки, покупали у уличных торговцев горячий сбитень и блины. Но если появлялся потенциальный седок, все разговоры прекращались, недоеденные блины летели в костер, а сами возницы наперебой зазывали. Счастливчик увозил нанявшего его пассажира, а остальные возвращались к костру «ждать у моря погоды».

Возвращение домой

Обычно городское житье «ванек» оканчивалось в начале марта, когда начинал таять снег. Им нужно было успеть добраться до дому санным путем. Возвращались они очень вовремя — ранняя весна была самым страшным временем в русской деревне. Старые запасы уже съедались, никакого «подножного корма» еще не было, и приходилось лезть в долговую кабалу. Деньги, скопленные «ванькой» за зиму, спасали его семью. Вернувшийся из города мужичок мог и соседей «выручить», ссужая их деньгами под хороший процент или за часть будущего урожая.

Была еще одна польза в городском житье — работавшая на извозе лошадка всю зиму ела овес да сено, и весной бывала в хорошей форме, в то время как савраски, остававшиеся в деревне, едва ноги волочили от бескормицы.

Воротившиеся в марте к родным дворам мужички крестьянствовали до самых «белых мух». Когда же устанавливался санный путь, они снаряжались «в отход», на извоз. Из этого круговорота дел состояла их жизнь, про которую сами они сложили песенку: